Красота — в глазах смотрящего

Сказка ближе, чем нам кажется на самом деле. Мы поговорили с Валериусом — легендарным петербургским художником о том, как он пишет свои волшебные картины, где находит чудеса и как заставляет поверить в эти чудеса других людей. О жизни художника, его взглядах на мир и своё место в этом мире читайте в нашем интервью.

Вы называете себя волшебником. В чём Ваше волшебство?

Я себя не позиционирую как волшебник, я просто продолжаю видеть волшебство ежедневно, ежесекундно. Я просто его ощущаю. Многие события, которые происходят в моей жизни, кроме как «чудо» назвать невозможно. Нет каких-то логичных или материальных объяснений этому. Это какие-то цепи случайных и неслучайных совпадений. И эти цепи даже через грустное всегда приводят к чудесным результатам. Некоторые люди говорят: «Мы не знаем, как у тебя это получается, но, как показывает практика, у тебя получается». И я дорожу таким мнением, оно честное.

А как другим людям научиться замечать чудеса, как их вообще увидеть? Как это в себе развить и стать немножечко счастливее?

Это очень интересный вопрос, потому что, по большому счёту, я не знаю как. Если говорить словами Альберта Эйнштейна: «Жизнь можно прожить только двумя способами: первым — как будто чудес не бывает, и вторым — как будто всё на свете является чудом!» Это — простая модель. У каждого человека есть возможность не роптать. Многие чем-то постоянно недовольны. Не важно, даже если у них всё хорошо, они не довольны. Этот общий фон недовольства — это же эгоистичная позиция. «Мир, дай мне то, чего я заслуживаю». А ведь смысл наоборот, давать. Давать больше, не ожидая взамен. В этом, наверное, и есть волшебство.

А есть ли какие-то художники, которые очень повлияли на Ваше творчество?

Да, таких имён  много, но самое главное имя, я думаю, это Пабло Пикассо. Конечно, это гений гениев.

А есть ли среди Ваших картин самые любимые для Вас, те, с которыми Вы никогда не расстанетесь?

Такие картины есть, поэтому я стараюсь дарить их дочери.

А могут ли, по Вашему мнению, люди, которые никогда не держали кисть в руках научиться рисовать? Для этого нужен талант?

Да, я думаю, могут. Я не знаю, что такое талант. Это общая такая тема, как и тема везения. Рисование — это  80% каторжного ежедневного труда. Это работа с собой. Понятно, что если человек не рисовал 10 лет гипсовые античные головы, то он их не рисовал. А ведь чудо в чём? Чудо — это найти свою технику или свои материалы, полностью отвечающие внутренним задачам. Максимальная радость — пропускать через себя вот этот творческий поток и находить медитативное удовольствие от того, что ты делаешь. Это может быть всё, что доставляет вам удовольствие, но это должно быть именно рукотворчество, созидание. Задача — созидать. Задача — менять мир рядом с собой в лучшую сторону.

Вы только что сказали, что это — каторжный труд, и тут же говорите о том, что это медитация и наслаждение. Не является ли это противопоставлением?

Очень тяжело медитировать. В это время в голову лезут какие-то совершенно дурацкие мысли, всё отвлекает. Вот в этом и тяжесть — научиться это делать. Каторжный труд — потому что есть большое количество работы, которая может быть рутинной. Как, например, пилить подрамники, натягивать холсты, или грунтовать. Но это всё составляющие, которые тоже можно делать с удовольствием. Каторжный, потому что я, как и все люди, хочу спать, хочу есть… Я всегда говорю, что если бы можно было не отвлекаться на эти глупости, я бы не тратил на это время. Подстава в том, что хочется заниматься картинами всё больше и больше, чаще и чаще, потому что это действительно затягивающий процесс, который забирает человека в себя целиком, поглощает. И это очень важно.

Очень часто мы слышим, что на художника большое влияние оказывает не только ситуация в его личной жизни, но и то, что происходит вне. Так это могут быть какие-то конкретные политические события, или события, происходящие в мире в целом. Находит ли это отражение в вашем творчестве?

Нет, не находит. Конечно, меня окружают люди, я живу в стране. Но, всё равно, творчество — это такая внутренняя эмиграция. Да, конечно, меня волнует, что дорожает ЖКХ, или ещё что-то такое, потому что мне надо находить деньги и туда, но это частности. В глобальном смысле сидеть и грустить над чем-то, что напрямую меня не касается, я не буду. Какое событие вообще мифическое? Оно к тебе имеет отношение? Но ты проживаешь из-за него сегодняшний день в грусти. Свой день — самый дорогой ресурс, который тебе дан, который тебе никто не вернет. Это ведь навязанная беспомощность, когда из телевизора людям говорят о том, что всё плохо, всё взрывается, всё тонет, всё горит, вокруг враги, мы должны быть сильными, мы должны потуже затянуть пояса. И люди каждый день поглощают всё это; они понимают, что никак не могут повлиять на многие вещи. Это приучает их к тому, что вбить гвоздь дома — это тоже большая проблема. Это и есть такая наученная, навязанная, воспитанная беспомощность.

То есть никакие вообще события, даже трагические, вас не трогают?

Меня трогают. Я в таком возрасте, когда понимаю, что жизнь конечна. Мне не 20 лет, чтобы считать, что она бесконечна, и со мной этого никогда не будет. К 50 годам человек — полубудда. К 70 он — Будда. Поэтому многие вещи уже пройдены, многие вещи уже не имеют никакого значения, многие вещи воспринимаешь уже достаточно философски, с определённой долей иронии. И понимаешь, что, по большому счёту, ты отвечаешь перед Богом за свою жизнь, за свои поступки. Что ты сделал сегодня? Если мы рождены здесь, то для чего-то мы рождены.  Да, мне жалко людей, которые, например, погибли. На самом деле может быть страшна безвременная смерть, когда не успел, не сделал что-то. Вот к чему недавно я пришел: я понимаю, что через искусство происходит рост над собой. Если у меня есть шанс вырасти сегодня над собой хоть на чуть-чуть, чтобы не родиться в следующей жизни осликом в Непале, то я конечно воспользуюсь этим шансом. Я стараюсь им пользоваться каждый день. Я каждый день открываю какие-то новые вещи. У меня никогда не бывает первой и двадцатой картины. Одна перетекает в другую. В этой что-то открыл — дальше, дальше. Ленивых шедевров не бывает. Главное — расти и развиваться, давать миру больше, чем берёшь.

Как Вам кажется, когда художник пишет картину, он должен думать о возможности продать эту картину, или это должно интересовать его в последнюю очередь?

Скажу за себя. Мне ужасно повезло, или не повезло — я рано женился. В 24 года, когда мы —молодая семья, у нас ничего нет, ни прописки, ни жилья, я озадачился этим вопросом. Я считаю, что писать картины — это тяжёлый труд, который должен оплачиваться, безусловно. Всегда буду говорить, что картины — это большие сгустки энергии, так как они пишутся в изменённом состоянии, это фиксируется, и они продолжают работать. Они могут быть грустными, но они должны быть добрыми. Нельзя поддерживать темные силы, у них печеньки слаще и всё проще, но не надо этому поддаваться. Да, это должно приносить деньги. Когда ко мне приходят люди и говорят: «Подари мне картину, ты ещё напишешь!» Я говорю: «Хорошо, подари мне 100 тысяч, ты ещё заработаешь». Почему никто не думает о том, что каждая баночка краски стоит 360 рублей, например. Это очень некорректное отношение ни к жизни художника, ни к его труду. Деньги — это не сверхзадача, это не должно стоять на первом месте, но если это мой жизненный путь, это должно обеспечивать мою семью. Они не должны страдать от того, что папа у них придурковатый художник.

Почему у Вас большинство героев с закрытыми или полузакрытыми глазами?

Это полузакрытые глаза. Наверное, главного не увидишь глазами,  надо слушать сердцем. И на Востоке, откуда я родом, и в Тибете, и в Гималаях люди избегают прямого взгляда — это агрессивная форма. У них взгляд отведён куда-то в солнечное сплетение — важно слушать себя, смотреть сердцем, смотреть интуицией. Для этого не нужен прямой взгляд. Через него очень много вещей передаётся, да, но внутренний взор — он важнее. Поэтому герои картин может быть немножко спят, может быть немножко смотрят внутрь себя, может быть они смотрят из души.

А у Вас есть какие-то автопортреты? Герои Ваших картин — это реальные люди?

Они все автопортретные, потому что я пишу из себя, я отыгрываю свои истории. Да, картины — это мои отношения с миром. Есть такая идея, что художник всю жизнь пишет одну картину, и, часто, это — автопортрет. Это про меня. Я пишу постоянно одну и ту же картину — это взаимоотношения мужчины и женщины, это коммуникации маленького человека с большим миром. Где-то это —наполеон, где-то это — мим, где-то это— ребенок. Это всё— робкие и чуткие опыты построения коммуникации с этим изменчивым, вариативным миром.

А есть ли у Ваших картин названия?

Раньше я их называл, я раньше даже записывал все выставки, в которых участвовал, а потом, с какого-то момента, перестал. Раньше я писал сказку к каждой картине. Я понимаю для чего —  объяснял своему сыну, чем папа занят, объяснял ему какую-то сложноорганизованную сказочную структуру происходящего. Теперь я не считаю это необходимым делать, потому что это очень эгоистичный подход. Эгоизм в том, что мне неинтересно охмурять вас каким-нибудь названием. Нет надобности нагнетать какую-то ещё мифологизацию. Здесь итак много чуда, даже в самом процессе созидания, которое я знаю, мне важно это знать внутри себя, но не так важно вам разжёвывать, или уговаривать вас: «Купите, здесь много чуда». Знающий — не говорит. Поэтому у меня идут какие-то серии, я знаю, это какой-то внутренний диалог, где-то монолог, где-то иллюстрации моих снов. Как вы будете это понимать, близко вам это или нет  — это дело ваших настроек. Красота — в глазах смотрящего.

Что для Вас современное искусство. Что Вы под этим понимаете?

Понятия не имею. Я неактуальный художник. Что такое актуальный художник? Это художник, который реагирует на политику, приколачивая себя на Красной площади, например. Актуально? Актуально! Жест? Жест! Это актуальные формы искусства. Например, начнётся эра инстаграм-арта, или видео-арта. Это актуальные формы, когда художник, молодой человек или молодая девушка созвучны своему времени. Я достаточно архаичен в этом, это мне не интересно. Я неактуально пишу кисточкой по холсту. Не нужны эти жесты, с моей точки зрения. Поэтому я неактуально пишу картины про этот город, который непонятно, то ли Петербург, то ли Амстердам. Для меня он такой. Пишу про птиц, которые где-то – эмоция, где-то – любовь, где-то — надежда. Пишу какие-то сказки, потому что эти сказки – это хорошо, иметь такую счастливую возможность, пройдя через многие-многие испытания всё-таки сохранить своего ребёнка и не предать его.

Наша задача, на самом деле, в каждом человеке затронуть может быть дремлющую струнку, тронуть её и сказать: «клёво, этот звук есть!» Не надо предавать себя и говорить о том, что это был детский или юношеский максимализм, это мы так мечтали или хотели, а мир другой, жестокий. Нет! Мир такой, какой ТЫ есть.

Как Вам кажется, насколько современное поколение готово понимать и воспринимать искусство?

Люди стоят в мороз в Эрмитаж, люди идут на Айвазовского, люди идут на Филонова, люди идут на Кандинского. Люди такие же, не важно, люди с телефонами или без них. Люди всё равно грустят, радуются, у них столько же глаз, и рук, и сердец, сколько и было. Они всё равно продолжают верить в чудо, они всё равно не сдаются – это вечная история, к большому счастью.

О готовности понимать искусство, ведь тут каждый говорит про себя. Мне этот фильм понравился чем? Потому что я узнал себя, или потому что там было как у меня, или как у соседки тёти Изольды. Человек через созвучие с собой воспринимает искусство.

Какая, по Вашему мнению, в таком случае главная цель у современного художника.

Я не могу обобщать, мне это, правда, не интересно. Но, для меня… Кто-то хорошо сказал: «Успеть бы человеком стать». Дайте нам жизнь на то, чтобы успеть человеком стать, успеть бы научиться прощать, успеть бы научиться любить.

Как Вы считаете, насколько художественное образование важно для молодых художников?

Я всегда раньше считал, что образование необходимо. Но сам я был плохой ученик. Я учился в детской художественной школе, потом учился в средней художественной школе. И в детской я думал: «талантливых мало, наверное, они все в средней». Приходил в среднюю: «талантов мало, наверное, все в институте». В институте та же ситуация. То есть талантливых мало. А где они?

Главное, что мне дал институт – это среду, нахождение в творческой среде на протяжении 5 лет. Я не ушёл в бизнес, я не ушёл в другие какие-то области,  в банковскую сферу, более интересную, наверное. Я просто был привязан к этому. Наверное, всё-таки надо получать хотя бы азы. Надо ли учиться все 5 лет и получить диплом – тут уже зависит от задач самого человека.  Может быть достаточно научиться ремеслу, опять же для того, чтобы иметь вспоможение максимально корректно передавать внутренний мир, не спотыкаясь о технику. Потому что лет в 14 я собирался это всё бросить, потому что глаза и душа хотят, а руки не умеют. И чем больше этот разрыв, тем больше напряжение. Поэтому нужно владеть ремеслом, это даёт умение.

Есть среди молодых современных художников ребята, которые говорят о том, что Союз Художников, как пример, тормозит развитие современных форм искусства. Что Вы думаете на этот счёт?

Окей. Я пришёл вступать в Союз художников. Я принёс свои работы. Мне говорят: «Вы знаете, нам не нравится, как вы рисуете руки. Это коммерческое искусство» Я сказал: «Знаете что, вот у меня есть диплом о высшем образовании, мне может быть не нравится, как вы реснички рисуете, какое это имеет значение?» То, что вам не нравится — это вкусовщина, это лично ваши приоритеты.

Получается, эта вкусовщина всё-таки существует?

Ну представьте, если ко мне подойдёт какая-то старушка 80-ти лет из Союза Художников, скажет: «Уважаемый Валериус, вы неправильно рисуете птицу!» Я скажу: «Мне что с этим делать?», или «А вы неправильно рисуете котиков!» — моя точка зрения. Она скажет: «Вы знаете, вы вот палитру не ту как бы выбрали». Я скажу: « Ну, окей, и что?».

Это всё — творческие союзы, которые дают художнику мастерскую, скажем, как инструмент. Такие организации нужны, чтобы создавать коммуникацию между художником и этой мастерской. Это хорошо, потому что аренда мастерской  — 0,3% — это некоммерческая тема, это помощь художнику, чтобы он мог творить, выполнять свою миссию. Но как они могут влиять на моё мироощущение и мировыражение – я не понимаю.

Что бы Вы пожелали молодым начинающим художникам?

Верить в себя, слышать себя, уважать себя. Мы состоим из мнения окружающих, мамы и папы, в метро старушка обругала… Вопрос тут в том, насколько мы зависимы от мнений людей, общественности. Мы все выросли в разных семьях, в разные времена.  Некоторые живут всю жизнь с мыслью, что они даже не достойны материнской любви. Все мы родом из детства, и очень много трагичных судеб, когда люди не могут выпрыгнуть из психоматрицы семьи. И именно поэтому молодым художником хотелось бы пожелать верить в себя, любить себя, научиться любить не только себя, но и вообще научиться кого-то любить. Грусть, депрессия и меланхолия – это же от эгоизма. Тебе грустно? Иди, служи кому-нибудь, помогай людям, отдавай больше, чем получаешь. Приноси радость, каждый день что-то созидай, меняй этот мир вокруг себя, рядом с собой. В этом и есть путь, каждодневные маленькие шаги. А ещё важен рост через боль. Важно в любой боли находить момент роста, момент толчка. Искусство – это чудесный сложный путь. Важно верить в себя. У каждого своя история, своя персональная сказка. 8 раз упал – 9 раз поднялся. Это самое важное. Как сказал Юра Шевчук: «Как начинали крылато мы, какими станем в конце?» Ведь предавая себя и свои мечты, считая их юношескими, мы и себя предаём. А предавая себя, мы предаем Бога в себе, на самом деле.