Виктор Новиков: «Когда хочу что-то изменить, приходится что-то в себе убить»
До 24 января в АРТМУЗЕ открыта выставка картин Виктора Новикова «Катарсис. Возвышение», которую мы очень рекомендуем вам посетить.
Ритмичная, глубокая, со множеством символов, знаков, неожиданных сочетаний и совмещений, но при этом лёгкая и ненавязчивая.
Такой получилась и наша беседа с художником о его разносторонних увлечениях и творческом пути.
Виктор, на одной из фотографий в Вашей ленте в социальных сетях Вы – в футболке с надписью: «Чтобы что-то изменить, мне придётся умереть».
Наверное, это не только оммаж Земфире…. Чем Вам эта фраза близка? Прокомментируйте, пожалуйста.
Я это понимаю не буквально.
Когда я хочу что-то изменить, приходится что-то в себе убить, свою привычку поступать определённым образом, - переступить через себя.
И строчки Земфиры показались мне очень яркими.
Те работы, которые представлены сейчас в АРТМУЗЕ, выполнены преимущественно в одной цветовой гамме; из серии к серии Вы её повторяете.
Почему выбор пал именно на эти оттенки, обусловлен ли он чем-то? Думаете ли Вы, что в какой-то момент произойдёт смена?
У меня отношение к цвету достаточно спокойное. Я – график, а не живописец и не стесняюсь один и тот же цвет, буквально один и тот же цвет, использовать в разных работах.
Я не вижу здесь особой проблемы.
Соглашусь, что на выставке это может быть немного однообразно. Но если человек мои картины смотрит по отдельности, ему всё равно.
Тут и прагматичный подход: у меня краски замешаны; выбрасывать их просто ради смены цвета я не вижу смысла.
Но обращение к конкретным цветам - это зачастую не просто так.
Например, голубой. В серии «Вспомнить Крым» он практически не возникает, не несёт особой нагрузки. А в серии про ангелов я использую его специально, - рефлекс от неба, источника духовности.
Вы говорите, что для Вас, как для художника-графика, цвет не так принципиален….
А что важно? На что Вы обращаете внимание, и на что нам обращать внимание, любуясь Вашими картинами?
Сложный вопрос….
Для меня важно больше работать с композицией. И с колоритом. Не с цветом, как таковым, не с цветностью, а выстроить колориты с точки зрения тонального разбора, что светлее, что темнее, - это для меня принципиально.
Серия «Вспомнить Крым», она неспроста вся такая тёмная: я старался сделать имитацию отсканированной фотоплёнки.
Сюжет и идея, этим я тоже занимаюсь, - литературная составляющая моей работы.
Не могу писать пейзаж, если не вижу в нём смысла: изображать уголок города только ради уголка города мне неинтересно.
Я много работал с натурой, когда учился в институте, и много пейзажей было тогда нарисовано. Сейчас не могу этим жанром заниматься, если нет особой идеи. В серии «Вспомнить Крым» она была, поэтому каждая картина для меня что-то значит.
Как Вы пришли к иконописи?
Когда я учился на последнем курсе института, у меня был период воцерковления.
В тот момент будущая жена рассказала об иконописной школе в Сергиевом Посаде.
А для меня язык иконы всегда был очень интересен.
И я загорелся!
Когда я поступил и начал учиться, понял, что для художника это ещё и возможность заработать: на иконы всегда есть спрос; графику мне гораздо сложнее продавать. А вот икон, которые я мог бы показать, нет: все были написаны под заказ.
Хотя идея написать свою икону, творческую, она существует; доска стоит, - не знаю, когда приступлю.
Почему Ваш ангел в кедах, с кубиком Рубика? Ради чего это?
Я всё-таки делаю картины; это моя художественная интерпретация. Я даже нимбы ангелам не стал рисовать, чтобы не давать лишнего повода.
Была идея изобразить ангелов, скорее, в том виде, в котором они действительно являются.
Кубик Рубика – символ человеческой жизни, которая не складывается.
А кеды - это специальный ход, которым хотел эпатировать публику.
Вы отдаёте предпочтение графике, потому что здесь больше свободы творчества по сравнению с иконописью.
А что Вас привлекает именно в иконописи? Какие её приёмы Вы переносите в графику?
Икона очень «графична». Она близка к графике как вид изобразительного искусства.
Работа с линиями, со световым пятном: и в графике, и в иконе, в первую очередь, закрашивается силуэт, и потом уже идёт разработка формы.
В живописи, особенно современной, начиная с импрессионистов, перестали так делать: там работают мазком.
Для меня работа мазком – не приоритет; и даже работая маслом, я поступаю всё равно так же, как в графике. А некоторые, придя из живописи в икону, по-прежнему работают мазком. Такая икона выглядит несколько странно.
Именно в иконописной школе мне стало очень понятно, как изображать человека. Почему-то прежде, на уроках анатомии в институте я этого не понял 🙂
Теперь про ещё одно направление Вашего творчества, про каллиграфию.
Как Вы к ней пришли? Какое место она занимает в Вашей жизни?
Мои отношения с каллиграфией начались с того, что мне предложили преподавать при храме.
И так же, как с иконописной школой, сработала интуиция, и я понял, что да, надо соглашаться.
Я начал преподавать, вникать и погружаться в прекрасный мир со своими авторитетами…
Каллиграфия, в моём случае, с иконой никак не связана; это отдельная область.
У меня всегда было трепетное желание заняться типографикой, книгами, и каллиграфия – такой переходный этап, возможность создавать рукописные книги.
У Вас был опыт оформления помещений с помощью каллиграфии, - танцевальной студии в Сергиевом Посаде.
На что мы, зрители, должны обратить внимание, когда смотрим такую вашу каллиграфию?
На ритмику и цвет.
В том случае, о котором Вы говорите, заказчик попросил, чтобы в изображении был круг, и определил цвет. Получилось, что моя работа в проекте заключалась исключительно в каллиграфии.
Так что следует рассматривать отдельные буквы, символы: как проведена каждая линия, - для меня это неслучайно. Надеюсь, вы увидите в этом красоту и поймёте, что художник старался… 😉
В одном из своих интервью Вы рассказывали, что примерно раз в полгода у Вас происходит творческое обновление. Тогда Вы критически просматриваете свои работы и некоторые отсеиваете.
Картины, выставленные сейчас в АРТМУЗЕ, представляют какие этапы Вашего творчества?
Это преимущественно то, что я сделал за последние два года. Но есть здесь и более ранние работы, потому что я собрал лучшее, из того, что у меня было, и привёз в Петербург.