Ольга Лебедева: о своей выставке «Иероглиф зимы» и японской живописи суми-э

С 3 декабря по 3 февраля в АРТМУЗЕ работает выставка «Иероглиф зимы» Ольги Лебедевой. Примечательно, что на творчество художницы оказали влияние два мастера очень разных направлений: европейского и восточного. Мы расспросили Ольгу о японской живописи суми-э и попытались лучше понять её технику.

— В описании вашей выставки «Иероглиф зимы» упоминается японская техника рисования суми-э. Ваши работы, представленные в галерее, написаны в этой технике? 

— Не совсем. Суми-э — японское название рисования тушью по рисовой бумаге. Я училась восточной живописи у художника Андрея Соколова, под его руководством изучала каноны восточной живописи: приёмы, правила изображения, традиционные сюжеты. Суми-э предполагает использование особых кистей с удлинённым ворсом, обычно козы, барсука, волка, а не мягких беличьих или колонка. Традиционно используют твёрдую тушь, которую растирают в каменной тушечнице, но, даже выбирая жидкую тушь, приготавливают растворы разной насыщенности цвета. Определенным способом растворы эти нужно набирать на кисть. Лист должен обязательно лежать на войлочном коврике, так как рисовая бумага очень-очень тонкая, как папиросная. У китайцев есть трактат «Слово о живописи из Сада с горчичное зерно». Там собраны описания не только того, что рисовать, но и как рисовать. Например, листья дикой орхидеи или молодые ветки сливы должны быть «упругими, как ус тигра». Старые ветки сакуры похожи на «дракона, изогнувшегося перед нападением». Красивые образы. Описаны чёткие правила: сколько мазков, какие мазки. О написании бамбука сказано, что лист может быть одиночный, в виде ласточкиного хвоста, могут быть три листа или пять. И вся масса листьев должна быть написана по строгим канонам. Конечно, есть мастера, которые могут себе позволить нарушить правила. Есть традиционные сюжеты. Например, так называемые четверо благородных: бамбук, ветка сливы, дикая орхидея и хризантема. Если ты научился их рисовать, то, считай, умеешь всё. А попадая на мою выставку, люди не видят ни бамбука, ни сливы, ни гор и водопадов, которые традиционно рисуют японцы и китайцы, глядя на свою природу.
Просто многие приёмы, в целом мировоззрение восточных мастеров оказались мне очень близки и перешли ко мне как инструмент видения и рисования. Я многое приобрела, изучая восточную технику, но работаю всё-таки по-другому. И сюжеты у меня другие, и использование кистей, и материал акварель. Хотя японцы и китайцы тоже любят нашу акварель, используют её вместо цветной туши, но, строго говоря, это всё-таки разные вещи.

— То есть у вас переосмысление этой техники?

— Я работаю акварелью по хлопковой бумаге в технике а ля прима («за один присест»), быстро, в один приём, без предварительного рисунка. Но использую приёмы восточной живописи как инструмент. Они очень обогащают мою палитру. Конкретно на этой выставке они преобладают, поскольку её лейтмотив — зима, которая срывает все покровы и обнажает самую суть, иероглиф. Хочу пояснить, что означает «иероглиф» в названии выставки. Тут действительно я имела в виду некое восточное начало. Это слово я использовала даже не в прямом значении (хотя и это тоже, ведь сплетение обнажённых веток очень часто напоминает восточные иероглифы), а иероглиф как некий знак, символ, образ, сама суть. 

— Почему именно такой восточный уклон у русского человека в России?

— Потому что это всё единое художественно-поэтическое пространство. В основе всего лежит образ, метафора, сравнение, иносказание. Не имеет значения, из какой страны поэт в глобальном смысле этого слова и в каком жанре, стиле, используя какие материалы, он выражает свои мысли и ощущения. Это могут быть стихи, проза, живопись, скульптура. Объединяет всё образность, метафоричность, на мой взгляд.

— А с чем связан выбор поэтов к вашей выставке?

— Японских поэтов я выбрала в качестве иллюстрации чистого образа, когда в двух словах описано целое явление. И можно весь свой опыт, чувства, переживания, всё, что ты видел в своей жизни, использовать, чтобы представить то, о чём рассказывает стихотворение. При этом выбрала одного русского поэта. Я бы и прозу взяла, просто подумала, что выставка будет перенасыщена текстом. Хотела подчеркнуть как раз ту мысль, что не имеет значения: японский, китайский или русский поэт. В хороших стихах нет бисерного перечисления предметов. Всё, что человек увидел, он прожил, и у него родилось нечто большее, нежели просто описание веток или погоды. Получается уже некий объёмный образ. Это есть в стихах, прозе и любом художественном произведении из любой точки мира. Поэтому такая смесь: и русская, и японская поэзия.

На открытии выставки с одним из авторов стихов — Наталией Есиной

— Поняла, то есть здесь акцент именно на метафоричности?

— Методы японской живописи пришли ко мне в руку как некий инструмент, который я использую, в силу того, что я это исследовала, изучала. Но изначально я училась у другого художника — Марка Ефимовича Тумина, который принадлежал к школе аналитической живописи и входил в арт-группу «Эрмитаж». Он часто говорил: «Без поэзии нет живописи». Художник изображает не кувшин на столе или дерево, а тот пластический и поэтический образ, те взаимосвязи, взаимовлияние, которые художник увидел в этом кувшине, вазе, дереве, речке, небе, домике и окружении. Марк Ефимович — мой Университет, он сформировал моё мировоззрение, художественное видение.  Что интересно, он довольно часто на занятиях анализировал и восточные работы, будучи абсолютным европейцем, ведь всё едино.

— Ещё расскажите, пожалуйста, чем вы вдохновлялись на зимние работы?

— У меня все работы о природе, я не рисую натюрмортов, я очень редко пишу людей. В основном это мысли, которые навеваются природой, природными образами, состояниями природы, моим состоянием. Зима — особенная, потому что приходится вычленять, выискивать полноту, красоту. Лето, пышная золотая осень — яркие сами по себе, будоражащие воображение. Зимой природа спит, и люди вполглаза спят (смеется), проживают зиму. Мне нравится зимой эта «голость», уязвимость, когда видны скелет и костяк веток. Летом — перед нами пышные драпировки, одеяния. А зимой видно всю корявость, изогнутость, витиеватость. Зимой — пустота и одновременно чистый образ внутри неё.

— Почему выбрали для себя минимализм, технику а ля прима?

— Эта техника может быть очень разной. Многие художники рисуют красочные работы, где нет ни одного оставшегося белым кусочка бумаги. У меня минимализм как основная концепция творчества. «Минимум средств, максимум выразительности», — очень близкий мне постулат восточной живописи. Я бы не хотела избыточно что-то представлять на листе. На мой взгляд, это лишнее. Не зря я на выставке привела в пример цитату своего первого учителя Марка Ефимовича Тумина: «Для того, чтобы выразить образ, бывает достаточно двух-трёх линий, а остальное либо помогает, либо мешает». Как я уже говорила, мой учитель принадлежал к школе аналитической живописи. Поэтому он, а затем и мы, его ученики, изучали работы старых мастеров, мировые шедевры. Оказалось, если разобрать на косточки работы, основная суть сконцентрирована в нескольких линиях, точках и пятнах. А остальное — наращивание визуального ряда. Эта основная концепция так глубоко проникла в сознание, что следом идущая практика японской живописи уже легла на благодатную почву. Я стремлюсь научиться выразить свою мысль, пластический образ максимально точно. Когда на листе несколько линий, мазков или точек, но они настолько хорошо найдены, что этого достаточно. На самом деле очень сложно — настолько проникнуть в тайну, вычислить или угадать, вычувствовать, какие и где должны быть линии.

— Расскажите про своих учителей.

— С моими учителями все получилось неслучайно. Мы были из одного круга. Андрей Соколов, как и я, учился у Марка Ефимовича Тумина, под его влиянием начал изучать японский язык, а затем и восточную живопись у сенсея в Японии. Самое удивительное, что не было конфликта в обучении восточной и европейской живописи, несмотря на разницу в мировоззрении. Я помню, как Марк Ефимович анализировал восточные работы Андрея прежде, чем они улетали в Японию к сенсею, и часто мнение мастеров совпадало. Поэтому так вышло, что я училась вроде у двух очень разных учителей, но при этом всё взаимосвязано, едино, как чудо какое-то.

***

Живопись Ольги Лебедевой в сочетании со стихами японских и русских поэтов можно увидеть сейчас вживую в АРТМУЗЕ. Ждём вас до 3 февраля в галерее «Бизнес-арт» на 3-м этаже музея. Вход свободный. Подробности — по ссылке.

Беседовала: Диляра Ягофарова,

SMM-менеджер АРТМУЗЫ